Хорхе Луис Борхес. Книга Песка
Перевод В. Кулагиной-Ярцевой
...thy rope of sands... George Herbert*
...твой песчаный канат... -- Джордж Херберт
Линия состоит из множества точек, плоскость -- из бесконечного
множества линий; книга -- из бесконечного множества плоскостей; сверхкнига
-- из бесконечного множества книг. Нет, решительно не так. Не таким more
geometrico должен начинаться рассказ. Сейчас любой вымысел непременно
сопровождается заверениями в его истинности, но мой рассказ и в самом деле
-- чистая правда.
Я живу один в четвертом этаже на улице Бельграно. Несколько месяцев
назад, в сумерках, в дверь постучали. Я открыл, и вошел незнакомец. Это был
высокий человек с бесцветными чертами, что, возможно, объясняется моей
близорукостью. Облик его выражал пристойную бедность.
Он сам был серый, и саквояж в его руке тоже был серый. В нем
чувствовался иностранец. Сначала он показался мне старым, потом я понял, что
его светлые, почти белые -- как у северян -- волосы сбили меня с толку. За
время нашего разговора, продолжавшегося не более часа, я узнал, что он с
Оркнейских островов.
Я указал ему стул. Незнакомец не торопился начать. Он был печален, как
теперь я.
-- Я продаю библии, -- сказал он.
С некоторым самодовольством я отвечал:
-- В этом доме несколько английских библий, в том числе первая -- Джона
Уиклифа. Есть также Библия Сиприано де Валеры и Лютерова, в литературном
отношении она хуже других, и экземпляр Вульгаты. Как видите, библий хватает.
Он помолчал и ответил:
-- У меня есть не только библии. Я покажу вам одну священную книгу,
которая может заинтересовать вас. Я приобрел ее в Биканере.
Он открыл саквояж и положил книгу на стол. Это был небольшой том в
полотняном переплете. Видно было, что он побывал во многих руках. Я взял
книгу. Ее тяжесть была поразительна. На корешке стояло: "Holy Writ" и ниже:
"Bombay".
-- Должно быть, девятнадцатый век, -- заметил я.
-- Не знаю. Этого никогда не знаешь, -- был ответ.
Я наугад раскрыл книгу. Очертания букв были незнакомы. Страницы
показались мне истрепанными, печать была бледная, текст шел в два столбца,
как в Библии. Шрифт убористый, текст разбит на абзацы. В верхнем углу стояли
арабские цифры. Я обратил внимание, что на четной странице стояло число,
скажем, 40 514, а на следующей, нечетной, -- 999. Я перевернул ее -- число
было восьмизначным. На этой странице была маленькая, как в словарях,
картинка: якорь, нарисованный пером, словно неловкой детской рукою. И тогда
незнакомец сказал:
-- Рассмотрите хорошенько, вам больше никогда ее не увидеть.
В словах, а не в тоне звучало предостережение.
Я заметил страницу и захлопнул книгу. И тут же открыл ее. Напрасно я
искал, страница за страницей, изображение якоря. Скрывая растерянность, я
спросил:
-- Это священные тексты на одном из языков Индостана, правда?
-- Да, -- ответил он. Потом понизил голос, будто поверяя тайну: -- Она
досталась мне в одном равнинном селении в обмен на несколько рупий и Библию.
Ее владелец не умел читать, и думаю, что эту Книгу Книг он считал
талисманом. Он принадлежал к самой низшей касте, из тех, кто не смеет
наступить на свою тень, дабы не осквернить ее. Он объяснил мне, что его
книга называется Книгой песка, потому что она, как и песок, без начала и
конца.
Он попросил меня найти первую страницу. Я положил левую руку на
титульный лист и плотно сомкнутыми пальцами попытался раскрыть книгу. Ничего
не выходило, между рукой и титульным листом всякий раз оказывалось несколько
страниц. Казалось, они вырастали из книги.
-- Теперь найдите конец.
Опять неудача; я едва смог пробормотать:
-- Этого не может быть.
Обычным, тихим голосом продавец библий сказал:
-- Священное Писание (англ.).
-- Не может быть, но так есть. Число страниц в этой книге бесконечно.
Первой страницы нет, нет и последней. Не знаю, почему они пронумерованы так
произвольно. Возможно, чтобы дать представление о том, что члены
бесконечного ряда могут иметь любой номер. -- Потом мечтательно, высоким
голосом: -- Если пространство бесконечно, мы пребываем в какой-то точке
пространства. Если время бесконечно, мы пребываем в какой-то точке
времени.
Его попытки философствовать раздражали. Я спросил:
-- Вы верующий?
-- Да, я пресвитерианец. Совесть моя чиста. Я уверен, что не обманул
туземца, дав ему Слово Божие взамен этой дьявольской книги.
Я заверил его, что раскаиваться не в чем, и спросил, надолго ли он в
наших краях. Он ответил, что через несколько дней собирается возвращаться на
родину. Тогда-то я и узнал, что он шотландец с Оркнейских островов. Я
признался в своей любви к Шотландии -- из-за Стивенсона и Юма.
-- И Роба Бернса, -- добавил он. Пока мы разговаривали, я все
рассматривал бесконечную книгу. И с деланным безразличием задал вопрос:
-- Собираетесь предложить эту диковинку Британскому музею?
-- Нет, я предлагаю ее вам, -- ответил он и назвал
довольно высокую цену.
В соответствии с истиной я ответил, что эта сумма для меня неприемлема,
и задумался. За несколько минут У меня сложился план.
-- Предлагаю вам обмен, -- сказал я ему. -- Вы получили этот том за
несколько рупий и Священное Писание; предлагаю вам пенсию, которую только
что получил, и Библию Уиклифа с готическим шрифтом. Она Досталась мне от
родителей.
-- Готическую Уиклифа! -- прошептал он.
Я вынес из спальни и отдал ему деньги и книгу. Он принялся листать
страницы и ощупывать переплет с жаром библиофила.
-- По рукам.
Странно было, что он не торговался. И только потом н понял, что он
появился у меня, намереваясь расстаться с книгой. Деньги он спрятал не
считая.
Мы поговорили об Индии, об Оркнейских островах и о норвежских ярлах,
которые когда-то правили ими. Когда он ушел, был вечер. Я не узнал имени
этого человека и больше не видел его.
Я собирался поставить Книгу песка на место уиклифовской Библии, потом
передумал и спрятал ее за разрозненными томами "Тысячи и одной ночи".
Я лег, но не заснул. Часа в четыре рассвело. Я взял мою невероятную
книгу и стал листать страницы. На одной была выгравирована маска. В верхнем
углу стояло число, не помню какое, в девятой степени.
Я никому не показывал свое сокровище. К радости обладания книгой
примешивался страх, что ее украдут, и опасение, что она все-таки не
бесконечна. Эти волнения усилили мою всегдашнюю мизантропию. У меня еще
оставались друзья -- я перестал видеться с ними. Пленник книги, я почти не
появлялся на улице. Я рассматривал в лупу потертый корешок и переплет и
отгонял мысли о возможной мистификации. Я заметил, что маленькие картинки
попадаются страниц через двести. Они никогда не повторялись. Я стал отмечать
их в записной книжке, и она тут же заполнилась. Ночью, в редкие часы, когда
не мучила бессонница, я засыпал с книгой.
Лето шло к концу, и я понял, что книга чудовищна. То, что я, не
отводивший от нее глаз и не выпускавший ее из рук, не менее чудовищен,
ничего не меняло. Я чувствовал, что эта книга -- порождение кошмара,
невыносимая вещь, которая бесчестит и отрицает действительность.
Явилась мысль о костре, но было страшно, что горение бесконечной книги
может длиться бесконечно и задушить дымом всю планету.
Вспомнилось вычитанное где-то: лист лучше всего прятать в лесу. До
ухода на пенсию я работал в Национальной библиотеке, в которой хранится
девятьсот тысяч книг. Я знал справа от вестибюля крутую лестницу в подвал,
где сложены газеты и карты; воспользовавшись невнимательностью сотрудников,
я оставил там Книгу песка на одной из сырых полок и постарался забыть, как
далеко от двери и на какой высоте.
Стало немного легче, но о том, чтобы появиться на улице Мехико, не
хочется и думать.